Есть люди, которые идут через мою жизнь. Есть голоса и руки, которые отменяют для меня любые смерти, гнут любую сталь бытия. Если случится что-то непоправимое, я буду греться этой памятью.
Мой дом пропели до самых дальних углов. Прозвучали, как колокольным звоном очистили. Всю ночь. Для меня, за нас, среди руин. Спасибо вам. Спасибо. Спасибо.

Если заскринить сейчас мою жизнь, то получится нечто среднее между странной мангой и музыкальным ситкомом.
Когда я начну спать больше трех часов в сутки?

Как нас накрыло с Тихим или Мк по гриму.

Почему я не пишу. Потому что не читают. Мой дневник почти не смотрят. Ну и хорошо даже.
Потому что я охреневаю ежечасно от происходящего. Оно все круче и больше похоже на бред больного фаната с поправкой на реальность. И это не конец.

на мосту

Взгляды столкнулись, затих шаг, город встаёт кругом. Мешкает бледный немой левша. Подал не ту руку.
Мешкает, прячет глаза в пол, будто весь мир сцена.
Шпилей соборных хромой полк, криво упал в Сену.
"Ну же спроси о делах, друг. Сколько о том спето."
Солнце садится, часы врут, близок конец света.
Близок конец и дерзка игра, жест холодней, строже.
"Что ты мне кланяешься, дурак?! Лучше уж дай в рожу."
Лучше уж так, чем цедить "Вы", бить каблуком камень.
Я знаю как можешь ты выть, хрипы гася руками.
Как "от софитов" течёт тушь, как её вкус солон.
Дернись привычно, ладонь-к-рту, кляпом, ребром, молом.
Смейся, как раньше: пленен, пьян, сломлен, смущен, болен.
Я не налью для тебя яд, смейся и пей волю.
Можешь на роль разменять роль, в шкаф старый фрак спрятав.
Латами бряцающий герой - все тот же ты в латах.
Вечер ворует твой цвет глаз, город включил окна.
Сдайся, спроси как мои дела, коль о своих молкнешь.
Сдайся, верни на Орфевр блеск, ветер шипит, злится. Мы здесь торчим, разрешив мгле что-то менять в лицах.
- Ты извини, я промерз жуть.
Завтра в турне рейсом.
Здесь слишком холодно. Ухожу.
Дергает с шеи шарфа жгут. Ловит в лассо, пальцы грудь жгут...
- Грейся, ami. Грейся...

22.09.2016

Труппа ищет цирковую студию для съёмок, я вспоминаю детство.
В детстве я болел цирком. Сильно. Непоправимо.
Не знаю, кто виноват в этой моей горячке. Может мать, которая лет в пять показала мне "Мистера Икс", может отец, подсунувший мне в шесть "Без семьи" и "Гуттаперчевого мальчика". Не смотря на трагичность концовок и драматичность сюжета оных, книги были зачитаны до дыр, цитировались и таскались с собой везде.
В восемь я перешёл в другую школу. Рядом с ней была цирковая студия. В неё ходил мой дворовый друг Витька, с которым мы обтирали штаны на всех стройках и воровали яблоки из чужих садов . Почти сообщник.
И одноклассница Ленка, которая даже в 11м не могла сидеть спокойно и ломала стулья посередине урока. Ей там было самое место для сброса энергии.
Я мечтал туда попасть. Как я мечтал. Там были настоящие трапеции, батут, гимнастические ленты и куча прочего реквизита. "Это же почти как на экране." Думалось мне. Кроме того, из этой студии малых забирали по разным несложным спектаклям, тренироваться и привыкать к сцене.
Я сказал маме. Тихо и с надеждой. Мама сказала, что я сошёл с ума, что я сломаю себе шею и отдала меня в карате. Денег на студию у восьмилетнего оборванца конечно не было. Я сжал зубы.
От злости, на первом же занятии, отмутузил какого-то пацана, без всяких там поклонов и каких либо законов единоборства. Бросил кимоно. И ушел.
Каждое моё утро два года подряд начиналось до света на темном школьном дворе. Я проходил всю полосу препятствий, расчитанную на военную подготовку. На руках пролетал над землёй перыпрыгивая со снаряда на снаряд высотой в два моих небольших тогда роста. Лез вверх по железной трубе, пока не касался пальцами последней перекладины. Прыгал в песок. Отжимался. Потом хватал рюкзак и сменку и шел на уроки. Со своего личного поля боя.
С Витьком в свободное время мы продолжали рвать штаны на стройках и воровать яблоки. А он рассказывал мне про трапеции, показывал связки. Я ненавидел его за то, что он так и не предложил меня привести, или хотя бы поговорить с руководителем. Может мать и сломалась бы. У меня тогда были мышцы акробата, растяжка гимнаста. Я верил. Но...
Потом был театр, сначала куклы, ширма, затем настоящие роли, незаметно я вырос и ушел в ролевики. Жизнь поменялась.
К слову сказать, я никогда не был в цирке. Никогда не хотел смотреть на зверей. Мне было с младенчества известно, что им там не всегда хорошо. И останавливало что то. Возможно, близость несбыточного.
Но глядя на выступления ДюСолей уже взрослым, хоть и сидя перед экраном, я почти плакал. Я бы отдал правую руку за возможность творить хотя бы фон такой мистерии. Да чо там... Любой мистерии. И потому я стал мастерить балы, игры, учить танцам. Сублимировал как мог.
Сейчас, глядя на Тимеофцев, я улыбаюсь. Печально, радостно, понимающе. Это счастье быть распятым и связанным. Подкинутым и скрученным. Моя задушенная детская мечта улыбается со дна зрачка взрослого лохматого дядьки.
Мике, как же тебе повезло, Маленький принц.

Труппа ищет цирковую студию для съёмок. Я вспоминаю детство...

В вагоне метро над моей головой высказывание Чернышевского о том, что незнание есть бессилие.
Товарищ конечно же знал, что порой, знание куда более худшее бессилие. Се ля ви.
Мот в наушниках интересуется о делах и предлагает поплясать. Попсово. Я зол.
Я опаздываю на работу. Стоит пережить день и заняться делами труппы. Найти студию для записи. Договорится о времени и оплате. Допить подарок Герра. Поздравить Микеле с премьерой.
День грядет длинный.

Завта работа. Но я пью. За премьеру Тимео и спектакль Герра! Виват Микеле! Виват, мой друг из Череповца! Надеюсь ваш день был лучше моего.

Прочесть последнюю запись в блоге Терренса и материться, материться. Сколько они там выдержали, сколько сделали. На каком энтузиазме выезжали с этими траблами с Карнавалом. Как молчали и улыбались со сцены. Какой раздрай был внутри частм команды. Я знал, что он молчал. Он и сейчас не все сказал. Но эта исповедь постфактум не делает его слабее. Я бесконечно восхищаюсь этим талантливым человеком. Трудоголиком и держателем Слова.
И этот пожар на его День Рождения. Красные склоны и дорога у его квартиры. Он решил, что это знак. Черт, возьми, я бы тоже решил.
Есть ощущение, что сейчас он делает то, что не тянет последние жилы, то что не нужно прикрывать маской, ширмой, тонной грима. Среди друзей, среди близких. Наконец вдыхая. И этот гроб на афише- перерождение.
Друг Саар крепко держит его под локоть. Со спины стоит Вольтер.
Дыши, дыши, Терри! Тебя любят. Тебя ждут.
-----
А я вчера купил на ноябрь билет в партер. И теперь назад дороги нет.

Написать можно так много, что я предпочту молчать.
Просто рядом с колокольцем теперь звезда. И ноябрь обещает быть жарким. Это пожалуй все.